Зимородки.

Малые подорлики.

Вторично-половые признаки тетеревиных птиц. Половой диморфизм.

Размножение тетеревиных птиц. Характер брачных отношений.

Факторы, определяющие сезонное изменение питания тетеревиных птиц.

Питание тетеревиных птиц.

Рябчики.

Яиц было девять, но одно проглотила, медленно с трудом напялившись на него, шалая гадюка, случайно наткнувшаяся на гнездо за неделю до выклева цыплят. Остальным повезло, они уцелели. Мало ли что случается за те три недели, что лежат в ямке, выстланной травой и листьями 6 – 10 пестрых, коричневатых яиц, где- нибудь у комля дерева, на кочке в заболоченном лесу? Какие силы у пары лесных курочек, чтобы отбить свою кладку у голодной лисы, маленькой, но жестокой ласки, енотовидной собаки, увальня барсука. Гибнут кладки в зубах собак, разоряют гнезда черные бандиты вороны.

Рябчик на дереве.

Законы природы не шуточны. Страх и любовь правят миром. Страх хорошо был знаком им еще до появления на свет. Они понимали тревожные крики матери задолго до освобождения из яиц. Узнавали ее тихий, осторожный позыв, когда она возвращалась к гнезду после недолгих отлучек. По ее понуждающему зову старательно выбирались из плена, упорно долбя изнутри скорлупу яиц. О любви узнали позже, родившись, второй раз, теперь уже под солнцем, увидев свою мать, как и у нас, единственную и безрассудно преданную своим детям. Через несколько часов, обсохнув и согревшись под крыльями рябчихи, цыплята шустро бегали, мельтеша живыми рыжевато–коричневыми шариками в траве лесной поляны.

Через месяц, к началу июля, их было не узнать. Подросшие, в пестром детском пере, неугомонные и любопытные, как все дети на свете, уже умеющие летать, рябчата ловко ловили различных насекомых, склевывали молодые побеги лесных трав, пощипывали ранние ягоды. При малейшей опасности ловко затаивались на земле или в ветвях деревьев. В сентябре молодые перелиняли в осеннее перо, почти неотличимое от наряда старых птиц. Они не нуждались больше в опеке матери, но все же охотно откликались на ее зов. Тогда, в середине осени, на манящий свист откликнулись трое, он и две его сестры. Лесная поляна, поросшая по краям густыми елями, хранила молчание. Где- то здесь только что отзывалась мать, странно затихшая при их появлении. Обычно она не пряталась. Он был самым осторожным, вылетев не прямо на голос, а в стороне. Его он увидел за мгновенье до вспышки пламени и грохота первого выстрела, снесшего с еловой лапы одну из сестер, вторую смертельно обожгло дробью в угон. Стрелок знал свое дело, она упала рыхлым комом окровавленных перьев, пролетев последние пятнадцать метров в своей короткой жизни. Сорвавшись с елки вслед первому выстрелу, в страхе и ужасе уносясь подальше от гибельной поляны, он намертво запомнил фальшивые звуки, подражавшие голосу его матери – голос смерти. Позже он не раз слышал их, научившись отличать сипловатый свист манка, от чистого перелива рябчиного зова, плывущего серебряной строчкой в сумерках сырых ельников.

Рябчики.

Вскоре после страшных событий на лесной поляне пара взрослых и полдюжины оставшихся в живых молодых перебрались в долину безымянной лесной речки, коих в России не счесть, дающих приют юрким пескарям, черным, склизким вьюнам и серебряным верхоплавкам. По речкам этим, где глуше, еще живут норки, а по обрывистым берегам гнездятся редкие теперь в наших краях зимородки. Еще до первого снега он нашел себе пару, молодую курочку, недавно перелетевшую на зимнее жилье в сырой приречный ольшаник с дальней зарастающей вырубки. Они не расставались, прожив вместе до середины зимы, но в январе подруги не стало. Накануне случилась оттепель, а к ночи подморозило и снег покрылся твердой броней наста. Заночуй они в такую пору в снегу, наутро к солнцу не выбраться. Станет теплая снежная постель холодной могилой для неосторожных птиц.

Они устроились на ночлег невысоко над землей в ветвях старой замшелой ели. Иглы зубов желтогрудого бандита кота куницы пришлись ей с легким хрустом чуть ниже затылка. Мгновением позже все было кончено. Урча и чавкая, удачливый охотник жадно вгрызался в горячую плоть еще содрагаемую ознобом смерти. Гибель одной жизни дает продолжение другой, таков непреложный закон дикого леса.

Теплая многоснежная зима кончалась трудно, затягиваясь февральской непогодой, метелями и промозглыми оттепелями. На вырубках, в просевшем насте, обнажились обмокшие, почерневшие пни. Сиротливо голые деревья сыпали бисером осевшей в ветвях влаги. И только елки, сбившиеся зелеными стайками на краю леса, выделялись яркой свежей зеленью, напоминая о близкой весне. Голодно стало в лесу. Ломкие кусты калины и гладкие рябинки уже не горят рубинами промороженных ягод, оббитых птицами еще в середине зимы. Редкие, уцелевшие, изрядно общипанные грозди, пожухшие и побуревшие только добавляют сиротства поникшему под серым, ненастным небом унылому лесу. Остатки перезимовавшей клюквы и брусники, еще укрытые порядочными снегами, не всем доступны в это время. Проще всего добираться до ягод на больших моховых кочках, где осевшего снега поменьше, а ягод гуще. Он знал об этом. В самую глухую зимнюю пору, когда сошли ягоды на деревьях и кустарниках и опали плоды шиповника, рябчик кормился на березах и в ольшанике, с вечера набивая зоб сережками и почками. Теперь, ближе к весне, он все чаще вылетал на край болота, лакомясь перезимовавшей под снегом ягодой.

К концу зимы в бывшем выводке осталось меньше половины. Места им хватало. В недавнем прошлом люди не скупясь, сыпали на лес яды. Так они боролись с вредителями деревьев. Стало ли меньше неугодных им жуков и бабочек – трудно сказать, а лесная живность страдала определенно. В числе прочих тварей гибли и рябчики. Коих не отравили ядами, повыбили охотники. Но со временем у людей что-то не заладилось. Неурядицы человеческие, проистекающие от глупости и жадности людской, приводящие к бедности государственной, когда не хватает денег на дорогие ядохимикаты, обернулись благом для лесных жителей.

Ненастье кончилось только в середине марта, изрядно подъев снега на открытых местах - полянах и вырубках. Ночные заморозки еще стеклили лужи на пестрых от проталин дорогах, серебрили рыжие космы прошлогодних осок по берегам, еще скованных льдом речек, но горячее весеннее солнце легко, словно шутя, рушило содеянные за ночь хрустали льда и серебро инея, играя солнечными бликами в талых ручьях. С первыми проталинами, еще в начале весны, изрядно поредевшее семейство рябчиков перебралось из заснеженного ольшаника в хвойный лес. Близилось время любви.

Причины беспокойства он не знал, но с каждым погожим днем ощущал его все сильнее. Затихший, безголосый с конца января лес, оживал серебром синичьих песен, посвистом и трелями рябцов, нервной барабанной дробью дятлов. На голоса сородичей отвечал он теперь нетерпеливо, с вызовом. Шумно вылетал, не таясь в запальчивом порыве молодой, готовой к любви плоти. Нетерпимость к присутствию других петушков занимала все его существо. Он защищал свою территорию и был готов драться с любым, посягнувшим на его право продолжения рода. Обычно молодые рябчики находят подруг в первую осень жизни. Его подруга погибла, а новая появилась в начале апреля, когда, окончательно расправившись со снегами на полях, весна ступила полноправной хозяйкой под полог леса. Обреченно посеревшие остатки былых сугробов затаились в страхе солнца в густых зарослях елок. На опушках и полянах, по серой отмокшей травяной ветоши, дружно занялись проростки трав. На теплых пригревах открылись солнцу желтые цветки гусиного лука. Вспучив прошлогодний опад, вылупились из земли каштановые шапочки курчавых строчков. Весеннее напряжение, поиски вожделенной подруги, нежное и страстное ухаживание, восторги близости и устройство гнезда не прошли для него даром. Заметно похудевший, но успокоенный петушок, постоянно томимый голодом и озабоченный поиском корма, восстанавливал щедро растраченные силы, держась неподалеку от гнезда. В первых числах мая, под утро, рябчиха снесла последнее, восьмое яйцо и теперь старательно согревала кладку. В такой же весенний день, год назад, тепло материнского тела подарило ему жизнь. Круг великого таинства обновления жизни свершился. Мир расстилался перед ним изумрудными коврами молодых трав, звенел на все лады неумолчными голосами птиц, пьянил бездонной нежностью голубого неба. Полный безрассудства молодости, он не понимал глубины и важности творящихся вокруг перемен – чуда обновления жизни. Он просто жил в этом мире, как неотъемлемая его часть.

Источник: В. И. Булавинцев. Там где живут зимородки. Москва, 2010.

Предыдущая статья:
Зимородки.

Следующая статья:
Интервью у Найла МакКены.

Наверх