Работа московского зоопарка в самый холодные день года.

Парк птиц в Куала-Лумпур и ферма насекомых на острове Пинанг. Малайзия.

Парк Этоша. Африка.

Животные и природа Тверской области.

Сколько себя помню, мы часто путешествовали всей семьей. Причем признавали только «дикий» вид отдыха - с рюкзаками и палатками. Когда отец пошел на пенсию, он вознамерился приобрести дом. Не дачный домик в садовом товариществе, а нечто вроде настоящей избы. Оказывается, была у него такая мечта - перейти от кочевого образа жизни к оседлому земледелию, причем подальше от цивилизации. После долгих дебатов, где искать дешевый дом, чтоб добраться до него было все же проще, чем до таежной заимки, мы остановились на Тверской области. И отправились в очередное путешествие, выбрав сначала реку Мологу, а потом Мелечу. Была в их названиях некая древняя музыкальность. От чего происходили эти названия: от слов «молоко» или «мель»? Или от чего-то, ныне забытого? В качестве средств передвижения мы выбрали две надувные лодки. А в очередное путешествие отправились мой отец и я с двоюродной сестрой Ирой и двумя моими собаками.

Животные и природа Тверской области.

До места мы добирались на поезде и автобусе. А там - надули и спустили на воду свою флотилию. Осталось погрузить в лодки вещи. И собак. Ну ладно, рюкзаки и палатки мы разместили, дело привычное, но вот ризеншнауцеры... У меня тогда жили шестилетняя сука Гретхен и ее шестимесячная дочка Мойра.

Ризеншнауцеры.

Опыт путешествий - по твердой земле - у Гретхен имелся. Она успела съездить со мной в экспедицию в Среднюю Азию и совершить конный поход в Краснодарский край. Но надувная лодка не внушала ей никакого доверия. А отец - не доверял ее копям и зубам, полагая (вполне справедливо!), что резина - материал крайне непрочный. И все время напоминал мне, что я не умею плавать. Ладно, плавать я действительно за свою жизнь так и не научилась, потому как боялась воды. С детства. Но зато я умела дрессировать собак. После примерно часовых усилий Гретхен с мрачным видом плюхалась по команде на коврик, постеленный на дно лодки, и на некоторое время замирала там. Но как только она решала, что мы о ней забыли, она выползала на округлый борт надувнушки, делала еще несколько осторожных движений и радостно падала за борт, притворяясь, что у нее это вышло нечаянно. При этом она производила столько шума и брызг, сколько можно было бы ожидать, скажем, от небольшого гиппопотама. Мойру мы сначала попытались доверить отцу, но она так пронзительно верещала «ай-ай-ай», когда мы от нее уплывали, что решили от этого варианта отказаться. Пришлось переложить все вещи в одноместную лодку отца, а нам с Ирой взять на борт нашей двухместной обеих ризенушек.

Карта Тверской области.

Наконец мы двинулись вниз по реке. Течение у Мологи возле Бежецка, откуда началось наше путешествие, почти не чувствовалось, река напоминала большое болото, и мы никак не могли миновать железнодорожного моста: гребешь час, гребешь два, а кажется, что ты стоишь на месте...

Тверские просторы. Поля.

Река Молога.

Домик у реки.

Река и дальше текла лениво, почти неизвестно куда: то в одну сторону, то в другую. А над рекой, наоборот, стремительно проносились облака: белые как подушки, но со свинцовыми краями. Вся поверхность воды была усыпана желтыми кувшинками. Листья, похожие на зеленые блюдца, покоились на воде, а между ними были расставлены чашечки цветов.

Кошка с мышью в зубах.

Я посмотрела на карту - там значилось Берестово озеро. Мы вошли в узкую протоку и вскоре поняли, что от озера ничего более и не осталось! Протока заросла травой, и вокруг на берегу тоже стояла стена травы. Вместо кувшинок из воды везде торчали шишечки розовой ежеголовки. В конце концов обе лодки прочно застряли: растения держали их, как в капкане. Мы еле-еле выбрались на берег и двинулись в обход.

Когда лодки опять были спущены на воду, погода испортилась: стало очень холодно, по небу неслись облака, уже целиком окрашенные в свинцовые тона, время от времени лил дождь, потом опять выглядывало солнце. Дул сильный встречный ветер. И Молога вообразила себя морем: на ней начался настоящий шторм! Надувнушки прыгали по ряби, как лягушки, вскакивали на очередную волну и падали вниз. Выгребать становилось все трудней и трудней. Наши две лодки разбросало далеко друг от друга, и обе собаки начали проявлять беспокойство: они подвывали и ахали, глядя назад. Пришлось пристать к берегу и дождаться лодки с отцом. Тогда собаки успокоились.

Заяц.

Кругом расстилались болотистые луга, частично скошенные, частично нет. Над ними иногда проплывали, высматривая мышей, коршуны и канюки. Наша первая стоянка оказалась в чистом поле: поблизости не было ни кустика! Поэтому палатку поставить мы не смогли, а просто собрали сухую траву, сложили из нее «королевское ложе», а поверх расстелили брезент и положили спальные мешки. Костер соорудили из сухих стеблей высоких трав: эти стебли дали такой жаркий огонь, что чай в котелке вскипел мгновенно.

Сова.

Ночь была ясная, холодная. Из-за реки выплыла огромная луна: она была раза в три больше, чем мы привыкли ее видеть (такое оптическое явление физики называют аберрацией). Она медленно вползла на небо и на глазах уменьшилась в размерах. Вслед за луной на небо высыпало множество звезд.

Отпечаток лапы и расположение следов бурого медведя.

На нас бесшумно спланировала не в меру любопытная лесная ушастая сова. Она чуть было не села прямо на наши спальные мешки, но кто-то из нас неловко шевельнулся, и сова шарахнулась в сторону. Мойра сову прозевала, зато потом взлаивала от каждого шороха: вот в траве прошмыгнула мышь, а над рекой закрякала встревоженная чем-то утка, или рыба плеснулась в воде. Получив выговор за пустой брех, собака виновато прижимала уши, но взлаивать не переставала. Гретхен продрыхла у меня в ногах всю ночь, как убитая: вот если бы к нам подкрадывался какой-нибудь злоумышленник, а то - зверьки и птички. Когда мы встали утром, трава вокруг была в росе. Замерзшие за ночь собаки принялись носиться друг за другом.

Отпечаток лапы собаки.

Наша следующая стоянка оказалась на болоте: мы едва нашли сухой бугорок, чтобы поставить палатки. Нас окружал серо-ржавый простор болотной травы, отдельные островки ольхи и ивы, на горизонте виднелся лес. Еще прежде чем угас день, мы увидели пару аистов: птицы приземлились метрах в пятидесяти от нас и принялись что-то ловить в ржавой воде.

Вдруг они дружно снялись с места. А низко над болотом пролетел большой подорлик - крупная хищная птица с белыми маховыми перьями, ярко выделявшимися на темном фоне. Аисты его не интересовали: вероятно, он просто летел к лесу, на ночевку. Я смотрела на него, застыв от изумления. Не часто удается увидеть за какой-нибудь час столько редкостей! Но это было еще не все. На рассвете, в три часа, начали кричать журавли. Я осторожно выглянула из палатки: в предрассветном тумане вырисовывались силуэты трех серых журавлей, вышагивавших в сотне метров от нашей палатки.

Отпечатки лап и расположение следов росомахи.

Река Мелеча.

Когда мы, не найдя деревни с подходящим домом на берегах Мологи, пустились по реке Мелече, то сразу поняли, что ее название произошло от слова «мель». Она была уже Мологи, быстрая, чистая, с песчаным дном. Ты плывешь среди белых лилий (их тут было не меньше, чем желтых кувшинок) и, очарованный этим «цветком забвения», проходишь очередной резкий извив реки. И вдруг плоское дно надувной «лягушки» скрипит о дно. А перед глазами возникает песчаная мель, по которой с характерным свистом бегают кулички-перевозчики. Взволнованные нашим вторжением, птички взлетали и кружили над головой. Где-то среди вылезших из песка ивовых корней и отдельных кучек гальки, прятались их яйца, а может быть, уже и птенцы - эдакие глазастые шарики. Родители метались над нами, пришельцами, надеясь прогнать или хотя бы отманить подальше. А мы старались побыстрее разгрузить лодки и перетащить все свое барахло по берегу до следующего глубокого участка воды так, чтобы как можно меньше тревожить куличков.

Собаки вели себя образцово - они чувствовали себя и в надувнушках, и в палатке на берегу как дома. Однако лодка с ризеншнауцерами вызывала интерес у местного скота. Коров, коз и овец почему-то завораживал вид собак, плывущих по реке. Две усатые и бородатые морды задумчиво глядели на коров, а коровы на них. Собаки плыли в лодках, а коровы шли по берегу, и за ними ме-мекая тянулись козы и овцы. Я вспомнила, что в качестве «проводника» в деревенских стадах частенько использовали козлов. Что ризеншнауцеры на них похожи, не подлежит сомнению. Но вот об этологических предпосылках лидерства козлов я раньше, увы, не задумалась.

В одном месте мы встретили рыбака, который подарил нам большого язя. Отец тут же объявил дневку и, бросив все, застрял в кустах с удочкой в руках. Его уловом была парочка пескарей и речной рак! Печально вздохнув, отец выпустил свою добычу обратно в воду. А мы дружно порадовались: ведь и пескари, и раки являются индикаторами чистоты воды. Наверняка искомый дом прятался от нас на берегу совсем близко...

Голуби в ельниках и тетерки в лугах.

Ночи первой половины лета в Тверской области были светлыми, северными. Во время стоянок над палатками, в зарослях черемухи, пели соловьи и дрозды, а в ельниках кто-то загадочно рокотал. Я, вооружившись биноклем, отправилась его выслеживать. Спотыкаясь о бурелом и путаясь в кустиках черники, я подкралась к дереву, подкрутила резкость в бинокле... На самой вершине ели сидел крупный и очень важный голубь, пепельно-коричневый, и поглядывал вниз глазами-бусинками. Я замерла, и он, решив, что я не представляю опасности, занялся своим делом. Назвать тот звук, который он издавал, «воркованьем» было никак нельзя! Это было нечто среднее между рычанием и рокотанием, хотя и не лишенным музыкальности. Просто я никогда не слышала, как поют голуби-вяхири.

Мы часто вспугивали желтых трясогузок - небольших птичек с желтыми грудками и длинными вздрагивающими хвостиками. В рощицах круглосуточно свистели на разные лады соловьи и славки-черноголовки, стараясь перекричать друг друга. Над рекой летали чайки. Но вот птичий покой был нарушен: над лугом пролетел болотный лунь. Мелкие птахи порскнули кто куда и замолчали, а в атаку на луня смело бросилась пара очень крупных куликов-кроншнепов (их легко можно было узнать по загнутым вниз клювам.) Хищник заметался над лугом, потом взмыл вверх и скрылся за болотной рощицей. А воинственные кулики атаковали нас. Они кружили над самыми нашими головами, пикировали на собак и возбужденно кричали. Мы поспешили покинуть их гнездовой участок. Победу над врагами самец «отпраздновал» брачной песней: взлетел косо вверх и вдруг задрожал, завибрировал перьями на крыльях, совмещая свистящую трель с каким-то жеребячьим ржанием.

Вечером, при ярком солнце, лунь вернулся и снова заскользил над лугом. Это был удивительный час, когда дневные и ночные хищники охотились одновременно. Навстречу ему, бесшумно махая крыльями, вылетела сова-неясыть. Лунь и сова, ловко обходя друг друга, облетали свои владенья и периодически падали вниз на невидимых нам мышей.

На следующий день Гретхен выпугнула из травы тетерку. Птица не улетела, а принялась отводить собаку, опустив одно крыло. Удивительно! Неужели ее гнездо располагалось на заболоченном участке луга. Или где-то поблизости прятались птенцы-слетки? Впрочем, ризеншнауцер - не сеттер, и я бы скорее испугалась за случайно встреченного человека, чем за птиц и зверей.

Наш последний лагерь был разбит в садах, оставшихся от брошенной деревни. Вокруг все заросло крапивой и иван-чаем. Здесь было царство певчих птиц, гнездящихся по кустам - славок, пеночек. Птичье общество обеспокоилось нашим вторжением, но опасность подстерегала их с другой стороны Очередная сова-неясыть, вылетевшая вечером, прямо у нас на глазах словила одну из птичек и тяжело потащила ее к лесу. Ее тут же окружила стая громко кричавших дроздов. Но сова - очень низко над землей - унесла-таки свою добычу.

Наш дом и его обитатели.

Свой дом мы нашли в деревне Малая Мотолоша Молоковского района. Деревня состояла из одной улицы, поднимавшейся под прямым углом вверх от реки Мелечи. Дом стоял на холме, последним в ряду. Его окружали поля, засеянные в тот год овсом. В нескольких десятках метрах протекал ручей, образованный бившими из-под земли ключами.

Дом был буквально погребен зарослями таких огромных и мощных лопухов. Мы даже пожалели, что у нас нет мачете, пока пробивались к покосившимся сеням. Он стоял, брошенный людьми, в течение десятка лет, и меня поразило, сколько живности приспособилось использовать его под свое жилье. В маленькой кладовке над окошком с давно выбитым стеклом гнездилась пара белых трясогузок. Они так разволновались при нашем приходе, что нам пришлось закрыть дверь в кладовку и больше не заглядывать в нее в течение месяца, пока они не вывели своих птенцов. Впрочем, появление собак спасло их от набегов соседской кошки с котятами, считавшей наш двор своей охотничьей территорией.

Правда, выселять кошку мы тоже не собирались и даже поставили ей на крыльце мисочку с едой. Но вместо кошки на дармовое угощение пришел обыкновенный хомяк. Он был не рыжего с черным, а совершенно черного окраса. Повел себя зверек столь самоуверенно, что мы сразу поняли, кто тут хозяин: он набил защечные мешки кошачьей едой и неторопливо скрылся под домом. А мы-то думали, что там прячутся одни мыши и крысы! Соседская кошка исправно ловила мышей и учила этому искусству своих котят, но хомяка предпочитала не трогать. Он для нее был явно слишком серьезным противником. Его черная окраска объяснялась избытком красящего вещества - меланина (как известно, бывают совсем белые животные - альбиносы, а бывают и черные - меланисты).

По части ловли мышей кошка конкурировала с самыми разными дикими зверями и птицами. Например, с совами и лаской. Грызунов в тот год было немеренно. Овсы предоставляли мышам и полевкам и стол, и дом. Кроме того, мыши-домовушки шебуршали в нашем доме за старыми, наполовину отслоившимися обоями: отдерешь кусок обоев и на пол сыпется отборнейшее зерно, а то и маленькие мышата. С лаской - самым маленьким из наших хищников, гибким рыжим зверьком с белым брюхом, я познакомилась в первый же вечер. Ласка пробиралась через поверженные нами лопухи, да не одна, а неся в зубах крошечного детеныша! Очевидно, наше соседство ей не понравилось, и она решила переселиться. Правда, недалеко: юркнула в дупло большого поваленного тополя на границе наших владений, оставила там детеныша и отправилась за следующими.

В заброшенном саду у ручья обнаружился выводок сов-неясытей. Каждый вечер птенцы-слетки рассаживались на корявые одичавшие яблоньки и перекликались со своими родителями, которые приносили им полевок, выловленных в овсах, изредка - мелких птиц.

Отец потихоньку очищал участок для будущего огорода, а мы с Ирой попытались разбить цветники. Но наш участок давно облюбовали ежи. То, что мы вскапывали землю, их не отпугивало, а привлекало: они приходили получить свою долю случайно выкопанных червей и личинок. Я запрещала собакам лаять на них и вообще подходить близко, и они быстро потеряли к ним интерес. Но зато Мойре не давал покоя заяц: он регулярно выскакивал из недокошенной травы и спасался в соседском сарае с сеном. А как-то рано утром я увидела, что за зайцем охотится не только моя собака, но и лиса! Правда, у нее не хватило смелости подлезть в ту же дыру, что и заяц, увидев собак, она пустилась наутек и больше не появлялась.

Пока отец не поставил забор, на его огород пару раз заходили кабаны, покушаясь на картошку и кабачки. А однажды, отправившись на ручей за водой, мы встретили лося, который пил из него воду. Завидев людей, эдакая махина грациозно и бесшумно отпрыгнула в сторону и, вскинув голову, рысью помчалась прочь краем поля, засеянного злаками.

Пятнадцать лет спустя.

Мы все еще навещаем наш дом. Для этого от Москвы надо доехать до Твери, оттуда междугородним автобусом - до райцентра Молоково, а потом - пройти пешком около 10 км. Вся дорога занимает 12 часов. Отец живет в Мотолоше все лето. Правда, увлечение земледелием у него прошло: поблизости нет дорог, так что любой выращенный урожай до Москвы все равно не довезешь. Он чаще сидит с удочкой на берегах Мелечи.

А местность вокруг сильно изменилась. Колхозы и совхозы прекратили свое существование, а фермерство - не появилось. Новых дорог никто не проложил. Из десяти домов в деревне осталось не больше трех жилых. Две соседние деревни вымерли полностью (последнего старика, жившего в одной из них, родственники забрали в город.) Пустые избы обветшали и обрушились. Поля заросли ольшаником и березняком в человеческий рост. И вот что интересно: животных и птиц больше не стало. Сократились как численность отдельных видов, так и количество видов. И дело было не в браконьерстве Рыболовы еще показывались у реки Мелечи, но не отходили от нее дальше чем на полкилометра. Правда, браконьеры-рыболовы извели рыбу и раков, используя электроудочки. Но охотников с ружьем мы не встречали: они не могли пробраться по бездорожью, и некуда им было попроситься на ночлег.

Оказалось, что многие животные были связаны с сельским хозяйством тысячами незримых нитей, и за долгие годы вполне приспособились не только жить поблизости от человека, но также использовать результаты его труда. Кабанов привлекали овсяные и картофельные поля, а зайцы-беляки - во множестве плодились в клеверах. Вслед за зайцами исчезли лисы. Раньше в полях и на лугах-покосах кричали коростели и «били» перепела, а пыльную дорогу торопливо перебегали куропатки с выводками. Кустарник вдоль полей и даже сирень в палисадниках давали приют певчим птицам. Чащоба вторичного леса птиц не устраивала. Исчезли скворцы, пеночки, славки, овсянки. Лишь редкие птички попискивали в зарослях у реки. Не стало зерна - уменьшилось число мышей. А вместе с ними стали редкостью совы и дневные хищные птицы - канюки, коршуны. Лишь болотный лунь регулярно облетал свои владенья.

Точно так же молодой подрост не составил счастья лосей: их больше привлекали поля, окаймленные лесными кулисами, по которым, как по дорогам, было удобно переходить с места на место. Раньше нам рассказывали про волков: однажды зверь задрал корову из мотолошского стада. Но даже и волкам стало нечем поживиться! Скотину в деревне никто больше не держал.

Пожалуй, только грибов вокруг вымирающей деревни по-прежнему вырастает видимо-невидимо. Когда мы их собираем, то по зарастающим вырубкам все еще вылетают из-под ног, со звуком пушечного выстрела, выводки тетеревов.

Зато появились звери, пришедшие из других мест. Рядом с малинником все чаще и все ближе к деревне стали появляться медвежьи следы. Но сам малинник, росший на просеке, почти выродился и почти перестал давать ягоды. А как-то рядом с медвежьими мы увидели чьи-то другие следы, четко отпечатавшиеся на мокрой земле. Сначала мы подумали, что это след медвежонка - так хорошо были видны когти. Потом сообразили, что медведь прошел дня три назад, а обладатель довольно внушительных когтей - совсем недавно. Наша собака, внучка Греты, Норна, глубокомысленно обнюхала след и чихнула от запаха, который ей явно не понравился. Потом она переметила чужую метку и, вздыбив собственную шерсть, привела меня к кустику, на котором повис клочок чужой черной шерсти. На этом охотничий порыв ризеншнауцера закончился. Я взяла шерсть в руки. И как только сразу не догадалась! Росомаха! Смелый кочевник, решивший проверить, нельзя ли чем поживиться в окрестностях нашей деревни. По тому, что следы удалялись, мы поняли, что и росомаха не нашла здесь для себя ничего интересного.

Когда умирают деревни, а поля зарастают сорняками и молодыми деревцами, диких животных вокруг не становится больше...

Автор – Людмила Чебыкина. Фото автора.

Предыдущая статья:
Содержание лемуров дома.

Следующая статья:
Росомаха.

Наверх